В историю развития Красноярского края, его экономического процветания важные страницы вписала Ангарская геологоразведочная экспедиция, основная база которой до сих пор находится в Мотыгино, а поисковые геологоразведочные и прочие партии были разбросаны по северным районам края, приумножая карту разведанных минеральных запасов страны.

Предлагаем вниманию наших читателей продолжение воспоминаний кандидата геолого-минералогических наук, Почетного жителя Мотыгинского района Ю.А. Забирова о путях-дорогах геологов, о коллегах, с которыми пришлось пройти за годы работы в экспедиции.

(Продолжение. Начало в № 83 от 1.08.2014 г.)

С 1984 года и по настоящее время геологическую службу Ангарской экспедиции возглавляет Сергей Владимирович Мазур. Кстати, Сергей Владимирович в 1970 году после окончания Казанского университета начал свою геологическую деятельность с чадобецких бокситов. Вместе с супругой Тамарой свою первую зиму в Приангарской тайге они встретили и прожили, также как и мы с Лидой, на участке Центральном Чадобецкой ГРП. Правда, работы по разведке Центрального  месторождения бокситов были уже на финише.

Поселок был опустевший. Заселенными были лишь несколько домов. В одном из них жил Николай Залевский. Сергей Владимирович лично убедился в особенностях характера этого человека. Как-то зимой утром приходит к нему Николай. Поздоровались. Сели покурили. Немного поговорили за жизнь. Николай уже собрался уходить. Задержавшись на пороге, он вдруг задумчиво говорит: «А зачем я к тебе приходил?». Немного, но напряженно подумав, он радостно восклицает: «Вспомнил, там у нас на чердаке что-то горит!». Естественно, Сергей Владимирович, сказав в сердцах несколько «теплых» слов в адрес Николая, набросил телогрейку и побежал к дому, где жил Николай. Действительно, чердак был заполнен дымом. Печи в наших домах были металлические, а в качестве дымовой трубы использовались обсадные буровые трубы диаметром 127 или 151 мм. В месте, где труба проходит через чердачное перекрытие, устанавливали специальную разделку, засыпаемую слоем глины или другого негорючего материала. Перед отопительным сезоном надо было обязательно проверять, чтобы вблизи трубы за лето не оказалось ничего горючего. В данном случае этого не было сделано. Повезло, что возгорание было еще в начальной стадии и его быстро ликвидировали.

Рассказал мне Сергей Владимирович и о трагической гибели одного из наших лучший проходчиков горных выработок Михаила Горенского. Было бы очень желательно, если бы Сергей Владимирович на страницах нашей «Ангарки» (так в обиходе называют нашу районную газету) рассказал о Чадобецкой ГРП 1970 года.

…Итак, мы в Мотыгино. Собственно, мы впервые увидели поселок, в который  попали по воле судьбы. До этого все наши познания о нем ограничивались островом, на котором была оборудована взлетно-посадочная полоса для самолетов легкого типа.

Стояла ясная солнечная морозная погода. Утопающие в белом снегу рубленные из круглого леса домики вдоль заснеженной Ангары смотрелись совсем по другому, чем летом. Тогда они на фоне грязных дорог выглядели какими-то черными и неопрятными. А тут все чистенькое, белое, и особый уют придавали поднимающиеся к небу веселые дымки из печных труб.

Конечно, длительных ознакомительных прогулок мы не совершали. Для нас, жителей солнечной теплой Киргизии, мотыгинские морозики в тридцать - сорок градусов были еще не совсем привычными. Мы ознакомились с улицой Советской, на которой базировалась Ангарская экспедиция, улицами Геологической, Пионерской и Школьной, на которых жили геологи и, конечно же, с улицей Промышленной, на которой размещался объект, представляющий для нас наибольший интерес - столовая Ангарской экспедиции «ГОЛУБОЙ ДУНАЙ». Откуда пришло это название, кто его придумал – не знаю до сих пор. Может быть, кто-то из старожилов-агрэвцев (Нина Илларионовна Кириченко, Александр Андреевич Гузаев, Иван Николаевич Белов или кто-нибудь еще) и владеют этой тайной. Находящийся в настоящее время в этом здании магазин (не знаю его владельца) унаследовал это название. И быть может, хозяин магазина и знает историю происхождения этого поэтического наименования - «Голубой Дунай». Не исключаю, что может быть, оно было навеяно кем-то из спецпереселенцев заброшенного по воле судьбы на берега Ангары с берегов Дуная.

Первое впечатление от нашей столовой было просто потрясающим. Настоящая домашняя кухня! Причем, не просто домашняя, а выдержанная в стиле сибирской деревни. Такие борщи, щи, котлеты, винегрет и самое главное – настоящие домашние сибирские пельмени и жаркое! Представляете, когда на улице мороз в тридцать градусов и тебе подают полную большую тарелку ароматного дымящегося жареного мяса! Дородные, румяные поварихи как бы дополняли и усиливали вкус приготовленных ими блюд. Мы с моей Лидой после нашего скудного однообразного геологоразведочного меню были в полном восторге от этого изобилия всякой вкуснятины.

Спиртное тоже радовало глаз. Коньяк, водка, вино - пожалуйста. Причем, продавалось спиртное на розлив. Я невольно обратил внимание, что наиболее в ходу была водка в объеме сто граммов. До сих пор не знаю и никто не смог мне объяснить, почему от пятисот граммов и дальше мерой измерения водки является литр, а до пятисот исчисление идет на граммы. Не исключаю, что, может быть, миллилитр для русского человека – это уже шибко мудрено и можно запутаться. Среди работников  экспедиции в то время было много фронтовиков, прошедших через горнило Второй мировой, и из памяти еще не ушли «фронтовые сто грамм». Пиво в рационе отсутствовало, что многих огорчало очень сильно.

Буквально в первое же посещение я услышал в столовой фразу: «Капитан Сережкин сдачу не берет!». Позже я узнал, что это был начальник геологического отдела Ангарской экспедиции. Во времена, когда геологоразведочные работы на территории Нижнего Приангарья входили в структуру «Енисейстроя» МВД СССР, геологам присваивали воинские звания и они носили специальную форму одежды, напоминающую военную. Времена «Енисейстроя» еще не ушли в далекое прошлое, минуло всего пять-семь лет, и геолог Сережкин еще не забыл свое воинское звание и, видимо, гордился им.

Примечательностью и, безусловно, гордостью столовой был большой роскошный фикус, занимающий весь дальний угол помещения. С этим экзотическим южным растением у меня связан забавный случай, произошедший во время наших работ на бокситы в Заполярье. Время было зимнее, но ближе к весне, еще царила полярная ночь, но солнышко уже появлялось. Из Мотыгино прямой рейс на Ан-2 (Аннушка - так ласково называли мы этот самолетик) до Ессея выполнял экипаж Юрия Ивановича Ивахненко. Время беспосадочного полета до горного аэродромаг. Туры составляло четыре часа. В Туре - ночевка и далее два часа до Ессея. В летном составе Мотыгинского авиапредприятия в то время Ивахненко был наиболее опытным пилотом. К тому же по натуре человек он был смелый и рисковый (у нас все его называли «Сталинский сокол»). И вот как-то вечером после такого длительного перелета, хорошо поужинав (строганина из свежей ессейской пеляди, жаркое из свежей оленятины) и расслабившись, сидим мы в нашей теплой, рубленой из местного листвяга избушке. За окном полярная ночь и завывает ветерок. Юрий Иванович ударился в воспоминания о свой насыщенной и веселой жизни во время командировки в Ставрополье на химобработку полей. И вот он говорит: «Сижу я как-то под фиксусом в местном ресторанчике». «Не под фиксусом, а под фиктусом»,- поправляет его Станислав Иванович Ноженко (наш главный инженер). Вот так-то – каждому свое…

Время нашего первого пребывания в Мотыгино было недолгим. Дней за десять наш проект прошел проверку в геологическом отделе экспедиции. Замечания, конечно, были, но они не требовали какой-либо серьезной объемной переделки нашего варианта. И вот в конце ноября проектная группа Чадобецкой ГРП во главе с Михаилом Алексеевичем Амосовым прибыла в Красноярск. Основная работа над проектом предстояла здесь. В состав проектной группы в Красноярск Михаил Алексеевич включил Петра Беляева, Володю Лопатина и меня с Лидой. Для работы над второй частью проекта приехали Гена Боклаенко  и Николай Михайлович Бобров. Кстати Володя (Владимир Анатольевич) Лопатин появился у нас на участке Центральном в августе после окончания Ленинградского Горного института. Причем, Михаил Алексеевич определил его сразу на помощь ко мне на поиски в районе Центрального месторождения. Мы с ним были примерно на равных: я окончил институт в 1960-м, а он в 1962-м и на участке Центральном я появился в мае, а он - в августе 1962-го. Володя был еще не женат. Мы с Лидой подружились с ним практически сразу. В Красноярске нашему проекту предстояло пройти экспертизу в Методической партии по экономическим исследованиям Красноярского геологического управления. При одном имени начальника этой партии -  Ивана Петровича Ляшенко, проектанты приходили в трепет. Это о нем Юрий Иванович Шеломов в своей поэме «Эх, жизнь геологическая!» так сказал:

С проектом сам я ездил в город,

Хотел Ляшенку обмануть,

Но понял там я очень скоро,

Что не проходит этот путь.

Летели перья от проекта,

Когда его он проверял.

Да я бы этого субъекта!

Но, извините, бить не стал.

Так и от нашего проекта полетели перья и он оказался настолько ощипанным, что новое оперение нам пришлось наращивать аж до конца января 1963 года. Поселились мы в городе в гостинице «Колхозный рынок», расположенной рядом с Центральным рынком. До Геологоуправления нам приходилось добираться автобусом. Все мы были одеты в довольно цивильную по тем временам одежду. А вот у Гены Боклаенко под рукой ничего не оказалось, и он приехал в город в полевой, отслужившей полевой сезон, телогрейке. В утренние часы автобусы были полными и кондуктор выборочно требовал кого-нибудь, казавшегося ей потенциальным «зайцем», предъявить билетик. Из нашей команды такому требованию подвергался постоянно только Гена Боклаенко. Его это крайне нервировало и раздражало. Он не выдерживал, грубил кондуктору. А мы, предвкушая удовольствие, следили за приближением его к Гене. И вот Гена наконец-то купил пальто. В магазин ходили мы всей толпой и выбирали пальто очень тщательно. Вечером, как и положено, обновку мы как следует обмыли. Гена в новом пальто, бросил телогрейку на пол и поплясал на ней. Пример этот мы дружно подхватили и всем было очень весело.

И вот наконец-то унизительные сцены в автобусе для Гены закончились. Но, увы, к сожалению, ненадолго. Как-то вечером, возвратились мы в свой «Колхозный рынок». Уже после ужина, часов в 8 – 9 вечера, заглядывает к нам в номер Гена. Лицо встревоженно-смущенное, и спрашивает: «Вы не брали мое пальто?». Отвечаем, что не брали. Заглянул Гена и к Пете Беляеву, и к Володе Лопатину, и к Николаю Михайловичу Боброву и даже к Михаилу Алексеевичу. Никто не брал. Оказывается, Гена был один в номере и отлучился ненадолго, а вернувшись, всего через несколько минут, он обнаружил, что пальто исчезло. Первое, о чем он невольно подумал, что это кто-то из наших над ним пошутил. Но как оказалось, нет, никто не пошутил, пальто просто украли. Вся наша группа прошлась по номерам, обратились к дежурной. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Во главе с Михаилом Алексеевичем спустились вниз, в полуподвальное помещение, имеющее, как оказалось, выход на улицу. Никого мы там, естественно, не обнаружили. Возвращаясь, Михаил Алексеевич обронил: «Да здесь не только пальто, корову можно вынести». И пришлось Гене на следующее утро одевать опять свою полевую телогрейку, на которой отплясывала всего лишь несколько дней назад вся наша компания. И мы, во всяком случае, я, это уж точно, сделали для себя вывод – не следует обращаться оскорбительно к своим старым вещам.

Работа по исправлениям, замечаниям, дополнениям не относится к категории творческой. Она быстро утомляет и притупляет сознание. Какое-то однообразие вносили споры с проверяющими. Но сила (как сейчас говорят, административный ресурс) была на их стороне. И порой приходилось уступать и соглашаться, хотя внутренне и считал, что они неправы. Из геологического отдела Управления нашим куратором (отраслевым инженером) был Эмиль Федорович Гербек. Это именно он является первым, кто принял меня в августе 1960 года, когда я после окончания Фрунзенского политехнического института приехал в Красноярск и появился в Геологоуправлении.

С Эмилем Федоровичем общаться было приятно. Это был геолог с большим производственным стажем. Ему тогда было лет сорок, может быть, чуть больше. Много лет спустя, уже в 1981 г. я встретил его в г. Самарканде. Я в это время работал на поисках полиметаллов и мне посчастливилось участвовать во Всесоюзном совещании по проблеме полиметаллов, которое приводилось в Казахстане в г. Кентау. В составе участников совещания был старший специалист по цветным металлам Красноярского геологоуправления Иван Петрович Карапец. Как выяснилось, они с Эмилем Федоровичем были друзьями. Да и по возрасту они были близки. В программе совещания была предусмотрена экскурсия в г. Самарканд, расположенный недалеко от Кентау. И вот там мы и посетили Эмиля Федоровича. У него был собственный дом, расположенный, как и принято на Востоке, за высоким глухим забором. Низенькая калиточка, за которой открывался большой двор и шикарный виноградник. Увидев нас, Эмиль Федорович растрогался, заплакал. После короткой совместной беседы Иван Петрович остался у своего друга, а я присоединился к экскурсии. У меня еще свежими в памяти были события, изложенные в романе «Звезды над Самаркандом». Упустить возможность увидеть столицу легендарного Тимура и обсерваторию Улугбека я не мог.

Кстати, с Тимуром, когда я еще был студентом, был связан один довольно поучительный анекдот. Как известно, Тимур лично принимал участие в многочисленных сражениях. В результате ранений он потерял один глаз и одна нога у него оказалась чуть короче другой. И вот, достигнув могущества и обосновавшись в своей столице Самарканде, решил он увековечить себя. Собрали лучших художников города и он поставил им задачу нарисовать свой портрет.  Художники долго совещались и решили скрыть физические недостатки Тимура. Они изобразили его в виде цветущего, красивого молодого воина. Тимур посмотрел на свой портрет и сказал: «Красиво, но сильно я на себя здесь не похож». Эта первая группа художников, как не справившаяся со свой задачей, по приказанию Тимура была казнена. Эти художники были основателями направления, получившего название «романтизм». Была созвана вторая группа художников для решения той же задачи. Художники посоветовались, учли горький опыт своих предшественников и изобразили Тимура без всяких прикрас, т.е. хромым и без одного глаза. Тимур посмотрел на свой портрет и сказал: «Похоже, но не красиво». Вторая группа художников была также казнена. Но зато они явились основателями направления получившего название «реализм». Третья группа художников очень долго искала и свой вариант нашла. Они  нарисовали Тимура сидящим на коне. Ноги, поджатые  в стременах, скрывали хромоту. Тимур был изображен прицеливающимся из лука, что позволило скрыть недостаток одного глаза. Тимур портрет одобрил. Художники были щедро вознаграждены. Вот это третье направления вошло в историю под названием «социалистический реализм».

Юрий ЗАБИРОВ

(Продолжение следует)