(Продолжение. Начало в №№ 83, 104, 2014 г.; № 3, 2015 г.)

В историю развития Красноярского края, его экономического процветания важные страницы вписала Ангарская геологоразведочная экспедиция, основная база которой до сих пор находится в Мотыгино, а поисковые геологоразведочные и прочие партии были разбросаны по северным районам края, приумножая карту разведанных минеральных запасов страны.

Предлагаем вниманию наших читателей продолжение воспоминаний кандидата геолого-минералогических наук, Почетного жителя Мотыгинского района Ю.А. Забирова о путях-дорогах геологов, о коллегах, с которыми пришлось пройти за годы работы в экспедиции.

В лето 1963-го состоялись у меня знакомства со многими интересными людьми из науки. Во-первых, Мария Николаевна Благовещенская. Автор геологической карты масштаба 1:1000000 (лист О-47). Она с небольшим отрядом  стояла полевым лагерем на берегу р. Терины, километрах в пяти выше нашего поселка. Я наведывался к ним несколько раз. Беседовать с ней было интересно. К тому же человек она была очень доброжелательный. Она умела вести беседу на равных с молодым начинающим геологом, каким я тогда был. Позже, встречаясь по жизни со многими людьми, я невольно обратил внимание, что коренным ленинградцам свойственна какая-то внутренняя интеллигентность, доброта и мягкость в обращении. Марии Николаевне в то время было далеко за пятьдесят.

В этом же году познакомился я с Фридой Григорьевной Пасовой. Она появилась летом на Центральном вместе со своим неизменным спутником Сергеем Леонтьевичем Спириным. Человек он был тихий, спокойный, неразговорчивый, флегматичного склада. Фрида Григорьевна, наоборот, практически не умолкала. В 1962-м они в поле не выезжали. Погиб их руководитель, признанный и заслуженный лидер – Юрий Константинович Горецкий. Во время маршрута по Нижней Тунгуске у них на пороге перевернулась лодка, и он не выплыл. Группа ВИМСовских (Всесоюзный институт минерального сырья, Москва) бокситчиков оказалась в полной растерянности. Юрий Константинович был действительно талантливым крупным ученым и погиб на взлете своих творческих возможностей. В свою группу он собрал молодых способных людей. Большинство из них учились в аспирантуре, работали над своими темами, писали научные статьи, готовили кандидатские диссертации. Они заваливали Юрия Константиновича своими разработками, и буквально выстраивалась очередь ожидающих его отзыва или рецензии. Юрий Константинович отшучивался: «Подождите, вас пишущих много, а читающий я один». Он был душой, умом и генератором дела. Поэтому его уход из жизни, конечно, в первый период внес элемент паники и вакуума в работе коллектива.

Фрида Григорьевна обладала какой-то душевной теплотой и сразу располагала к себе людей. Она была в дружеских отношениях с нашими многими геологами-бокситчиками. Пользовались ее добротой и многие рабочие. Перед отъездом в Москву очень многие к ней обращались с просьбами что-то купить для себя и особенно для детей. И она никому не отказывала. И что самое главное – выполняла! Естественно, что в нашем домике они с Сергеем Леонтьевичем были желанными гостями. Осенью, когда они уезжали в Москву, мы уже расставились друзьями. И хотя Фриде Григорьевне в то время было уже лет тридцать пять-тридцать семь, но этой разницы в годах мы как-то и не чувствовали.

Познакомился я в этом году и с Анатолием Даниловичем Слукиным.  Он со своим шефом доктором геолого-минералогических наук Дмитрием Гавриловичем Сапожниковым совершали маршрут по          р. Терине и как бы мимоходом заглянули на Центральный. Знакомство было мимолетным, но позже с Толей сотрудничали мы долгие годы и всегда придерживались разных точек зрения на генезис (происхождение) бокситов Центрального месторождения, были в резкой оппозиции. В то время Дмитрий Гаврилович был одним из ведущих ученых Института геологии рудных месторождений, петрографии, минералогии и геохимии (АН СССР, ИГЕМ, Москва), а Толя Слукин только начинал свой путь в науке.

Во второй половине апреля 1963-го определилось, что мы с Ликой ожидаем ребеночка. Известие это мы встретили с большой радостью. Конечно, тревожило отсутствие квалифицированного медицинского наблюдения. Наш фельдшер Нина Гурская могла только констатировать факт, о котором мы знали и сами. И самое главное, у нас не было никаких овощей. Только консервированные борщи, щи, солянка, тушенка. О каких-либо фруктах можно было только мечтать. Мне-то было терпимо, а вот Лике в ее положении было очень трудно. Она сильно ослабла и передвигалась, в буквальном смысле, держась за стенку. В конце апреля прошел ледоход на Терине, и стали появляться удачливые рыбаки с уловом. Меня же рыбалка не увлекала. Причем, в детстве я был фанатично увлечен рыбной ловлей и даже получил кличку «рыбак». А потом, с возрастом, это увлечение полностью исчезло. Ловили рыбу только для себя, и ни о какой продаже даже не могло быть и речи. Конечно, я тогда проявил невнимательность. Ведь Лике-то свежая рыба очень даже требовалась. В конце-концов я получил то, что и должен был получить. Со слезами на глазах она высказала мне все, что у нее накипело по этому поводу. Отреагировал я быстро. Раздобыл у мужиков крючки и леску и уже на следующее утро, где-то в пять утра, потихоньку ушел на рыбалку.

Место рыбалки особо не надо было и искать. В долине Терины, чуть выше поселка было два близко расположенных друг от друга озера, соединяющихся между собой. Кстати, между озерами располагался склад ВВ (взрывчатых материалов). Из озера, расположенного ближе к Терине, вытекал ручей. В месте его впадения в Терину, как правило, собирались окуньки. Видимо, из озер поступал вкусный для них продукт. Стайка окуньков собиралась небольшая, их быстро вылавливали, и надо было ожидать, пока соберутся новые. Естественно, в пять утра я на этом месте был первым. Собравшиеся за ночь окуньки к семи часам оказались у меня в сумке. В начале восьмого я уже был дома с уловом, а в восемь часов присутствовал на раскомандировке. Лика моя не скрывала радости, что в ее рационе появилась свежая рыба. Окуньки не исчезали со стола, как говорится, и жареные, и пареные. По этой методике я продолжал рыбачить долго - сначала каждый день, а потом по мере необходимости. Ведь о холодильниках мы тогда не могли и мечтать, поэтому каких-либо запасов не делали.

Майские праздники 1963-го проходили, как обычно, весело. В магазине по разнарядке выдавали спиртное. В День победы утром собрались у конторы свободные от работы люди. Погода стояла солнечная, было тепло. По дорогам и тропинкам журчали ручейки весенней талой воды. Митрофан Георгиевич организовал что-то наподобие импровизированного митинга. Часам к одиннадцати компаниями стали растекаться по домам, где уже ожидали столы с выпивкой и закуской.

Митрофан Георгиевич пригласил нас с Ликой к себе в гости. У него на столе была рыба. Правда, не окуньки, а малосольный сиг и жареный язь. Была и тушеная картошечка со свежим мясом. Конечно, отказаться в нашем положении от такого застолья было грех. Потом на столе появилась бутылочка водки и бутылочка вина. Митрофан Георгиевич, к моему удивлению, наполнил не рюмки или стаканы, а пиалы. Позже, по ходу встречи, выяснилось, что воевал он в Гражданскую в Средней Азии, и с тех пор пиалы навсегда вошли в его жизнь.

Конечно, первый тост был за Победу. Потом было много разных здравниц. Вторая бутылка шла как-то обыденно. «Ну что, еще по кисюшке», - произносил Митрофан Георгиевич. И все. Причем, это звучало не как вопрос, а просто как деловое предложение. Говорили обо всем: и о годах сразу послевоенных, когда Митрофан Георгиевич стоял у руля зарождающейся Ангарской ГРЭ, об особенностях и трудностях того времени, и о текущей работе нашего участка, и о нашей с Ликой жизни в Киргизии. Но тема Гражданской войны и последующей в 1937-м кампании по уничтожению наиболее влиятельных и самостоятельных командиров Красной Армии за все время нашей встречи не поднималась ни разу. И уважение мое к Митрофану Георгиевичу после этого еще более возросло. Третья бутылка, по-моему, осталась незавершенной. Сознание мое к этому времени уже сильно помутилось. Домой я добирался  с помощью Лики и Митрофана Георгиевича.

В конце июля появилась у нас на столе голубика и красная смородина, а к середине августа уже можно было собирать и смородину черную. Самое главное, с середины августа началась охота на рябчиков и глухарей. Особенно пришлись ко столу молодые копылята (глухорята). Тем более что охотиться на них можно было без собаки. Самое главное было найти и вспугнуть выводок. Копылята далеко не улетали, рассаживались на низкие ветви деревьев и замирали в надежде, что их не обнаружат. Подпускали они практически вплотную. Вес августовских копылят уже достигал полутора килограммов. Моя Лика стала оживать. В июле я подключился к Арнольду Гурскому на заготовку сена для его коровки. Я знал, что зимой нам свежее молоко очень потребуется. А еще я готовил к зиме нашу бревенчатую избушку. Проконопатил пазы и замазал их глиной, сделал капитальные завалины, утеплил потолок. И, конечно же, заготовил хорошую поленницу дров из лиственницы (листвяжные дрова, так мы их называем). По моему мнению, листвяжные дрова по калорийности превосходят березовые. Лика навела порядок внутри избушки. Выбелила стены и потолок. Обновила занавесочки, отделяющие кухоньку. И самое главное, у нас на участке был плотник, мастер, как говорят, золотые руки. По нашей просьбе он нам сделал детскую кроватку-качалку. В общем, подготовку к появлению нового члена семьи мы вели полным ходом. Конечно, заготовили мы варенья из голубики, черники, черной и красной смородины. Собрали ведро брусники. Процесс этот был для нас утомительно-долгим, так как совков для сбора этой ягоды у нас не было. И первый раз в своей жизни Лика насолила  грибов. Год этот был грибной. Собственно с грибами я столкнулся впервые в своей жизни. Я знал, что с ними надо быть очень осторожным. Опытные грибники показали мне сырой груздь. Это такие мясистые сочные грибы белого цвета на толстой ножке с бахромой внизу. Вот их-то Лика и насолила. Оказались они очень вкусными. Первый засол удался.

Лето подходило к концу. На водораздельной поверхности между Чуктуконом и Центральным, в бассейне руч. Брус (правый приток Терины), одним из шурфов зацепили мы кимберлитовую трубку. В это время в районе Чадобецкого поднятия одна из партий Геологосъемочной экспедиции занималась поисками алмазов. Наша кимберлитовая трубка внесла большое оживление в их работы. Мы познакомились с начальником этой партии Юркиным. По его инициативе в районе нашей трубки развернулись бурные изыскательские работы. Наша партия пробурила на трубке глубокую (300 м) скважину. К сожалению, результаты работ оказались отрицательными. Алмазов обнаружено не было.

В этот сезон я познакомился с прекрасной семейной парой геофизиков Ахметшиных из Северо-Енисейской экспедиции.У Альфии был свой небольшой отряд. Их палатки стояли на стрелке ручья Безымянного и Терины, километрах в пяти от нашего поселка Центрального. Антон выполнял магнитометрические работы в районе Чуктукона. Наведывался к супруге он довольно часто. Да и разве могут двадцать-двадцать пять километров послужить преградой увидеть свою любимую для молодого и здорового парня! Так что молодые люди поймут Антона. Как-то невольно в этой связи вспомнился мне анекдот далекой юности. В период наступления Красной армии воинская часть прошла ходом одну деревню и остановилась на ночлег километрах в семи от нее. Вечером подходит к командиру один солдат и говорит: «Товарищ командир, в деревне, которую мы прошли, живет моя семья. Разрешите мне увидеть своих родных, узнать, как они живы-здоровы. Я хороший лыжник, пять-семь километров – это для меня не расстояние. Обещаю, что к утреннему подъему я буду в строю». После небольшого раздумья командир согласился. Утром, еще задолго до подъема, солдат появился в своей казарме. Друзья обступили его с расспросами. Солдат сообщил, что все у него в семье нормально, все живы и здоровы. И задает товарищам вопрос: «Отгадайте, что я сделал в первую очередь?». Товарищи уверенно говорят, что обнял и поцеловал жену. «Правильно, - говорит солдат. - А что я сделал во вторую очередь?». Товарищи говорят, что сел за стол. «Нет, - отвечает солдат, - во вторую очередь я еще крепче обнял и поцеловал жену. Ну и, наконец, что я сделал в третью очередь?». Товарищи дружно отвечают, что обнял и поцеловал жену. «Нет, - говорит солдат, - в третью очередь я снял лыжи». Я не знаю и не берусь судить, в какую очередь снимал лыжи Антон. Могу только предположить, что не в первую. Вторым геофизиком из этой же экспедиции, с кем свела меня работа в этом году, был Женя Германов. Он все лето базировался на нашем участке Центральном.

В начале сентября к Ване из Кежмы приехал отец, дядя Вася. У них были охотничьи угодья, расположенные в правобережной части Терины, километрах в пятидесяти выше нашего участка, в бассейне руч. Исчуха. Им надо было по воде забросить продукты и снаряжение на охотничий сезон. Я познакомился с родителем Вани. Он оказался  неторопливым, степенным настоящим сибиряком. Было ему тогда лет шестьдесят. Его внешний вид говорил о том, что спиртным он не увлекается. Я буквально загорелся проплыть по Терине до их избушки, которая находилась на стрелке Терина-Исчуха. Михаил Алексеевич разрешил мне предпринять это путешествие. При этом он поставил мне задачу ознакомиться с геологией участков, сложенных траппами и туфогенными образованиями. Отчалили мы от Центрального на двух лодках. Впереди шла большая деревянная лодка, оборудованная стационарным мотором. Марку этого мотора я не помню, а в обиходе его называли «топтун». Он устанавливался в средней части лодки и был оборудован рычажной педалью. Для запуска двигателя надо было топнуть на эту педаль. Видимо, от этого он и получил свое название. Сзади, на прицепе (длинная капроновая веревка), шла лодка Вани с грузом. На передней большой лодке (я ее как увидел, сразу окрестил - ладья) располагались мы: хозяин лодки (яркинец), Ваня с отцом и я. Был на ней, конечно, и груз. Отплыли рано утром, чтобы засветло добраться до места. Много времени уходило на преодоление  встречающихся довольно часто шивер. Шивера – это мелководный участок реки с дном, усеянным валунами и глыбами, с уклоном по течению. Вода на шиверах бурлит и пенится. Как поется в нашей геологической песне: «Владеют камни, владеет ветер моей дырявой лодкою». Для преодоления этих трудных участков приходилось каждую лодку в отдельности перетаскивать на бичеве. Особое впечатление на меня произвела шивера в месте, где Терина пересекает окаймляющее Чадобецкое поднятие кольцо трапповых интрузий. Траппы – это очень устойчивые к выветриванию породы, и поэтому они очень близко расположены к дневной поверхности (геологический термин).

Река, пересекая их, течет практически по скальным породам. Этот кипящий, бурлящий, стремительный поток имел протяженность не менее пятисот метров. Промучились мы здесь очень долго. Несмотря на все трудности, на закате солнца подошли к устью Исчухи. Охотничья избушка была расположена на высоком берегу и смотрелась очень живописно. Может быть, она произвела на меня такое восторженное впечатление и осталась в памяти как все красивое, увиденное впервые. Весь вечер до самой темноты мы перетаскивали снаряжение и продукты в избушку и лабаз, который я тоже увидел впервые в жизни.

Юрий Забиров.

(продолжение следует)