(Продолжение. Начало в  №№  42, 43)

Зашел к ним утром следующего дня, и моим глазам представилась следующая картина. На полу были разложены в ряд пустые бутылки. Эксперты, кто в трусах, кто в трико, пересчитывали бутылки и вспоминали вслух: «Был ящик водки, двадцать бутылок. Одну бутылку отдали паромщику, когда переправлялись через речку. Вторую отдали водителю машины. Третью бутылку подарили декану геологического факультета по приезду в Тамакене. Остальные бутылки выпили сами, в Канакри, затем по дороге до Боке, и здесь вечером по приезду. Пустые бутылки не выбрасывали, чтобы не засорять окружающую среду. Они все здесь. Но почему их шестнадцать? Ведь должно же быть семнадцать. Надо еще раз поискать в машине. Может быть, она где-то завалялась там в уголке».

Я понял, что машину они обследуют уже не в первый раз. Вид у всех был обескураженный и грустный. Я им говорю: «Мужики, судя по ситуации, срочно требуется бутылка». В ответ прозвучало с надеждой в голосе: «А что, есть»?  Встретили меня с бутылкой в руках радостными восклицаниями. Я был в это время один. Лида с Вероничкой выехали в Киргизию. Надо было проведать папу Ивана Степановича и, естественно, встретиться с доченькой Аленкой. Она была в это время на летних каникулах. Поэтому я не отказался от приглашения присоединиться к экспертам. До вечера нам хватило моих запасов, а вечером прибыло подкрепление из Конакри. День провели мы весело с песнями и разговорами о перспективах нашей работы по освоению месторождения бокситов. В общении мы, естественно перешли по именам и «на ты». И только к специалисту по железным дорогам обращались не по имени, а называли его «шмен до фер» (на французском – железная дорога). Экспертам почему-то так понравилось это название, что они заменили им его имя. Песни пели наши задушевные русские. Конечно, прозвучали «Подмосковные вечера», «Увезу тебя я в тундру», «Хотят ли русские войны». И вдруг кто-то грянул: «Взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры - дети рабочих…». После этого пионерского гимна на какое-то время все приумолкли. Видимо, каждый вспомнил свои детские годы. У всех они были разными, но для всех одинаково дорогими и незабываемыми.

Из Тамакене путь экспертов продолжался на месторождение. Практически им предстояло пересечь всю страну с северо-востока на юго-запад. Состояние дороги нам было известно. Поэтому водителем поехал механик нашей партии Кекура. Он эти места хорошо знал. Возвращаться в Конакри им смысла не было. Ближе было добраться до пос. Дебеле. Там находилась база геологической партии, проводившей детальную разведку одноименного месторождения бокситов. От этого места до Конакри вела хорошая дорога с гравийным покрытием. Перед выездом эксперты попросили кое-что из полевого снаряжения. Когда я им сообщил, что спальные мешки у нас все только на верблюжьей шерсти, они очень удивились. Успокоил я их тем, что я тоже был очень удивлен. В тропиках они - на верблюжьей шерсти, а в Сибири - ватные.

В дороге у экспертов случился один забавный эпизод. Они остановились на обед. Разливая бутылку, начали вслух обсуждать, стоит или нет плеснуть немножко водителю. Решили, что немножко можно. Когда стали наливать стакан, Кекура вдруг к всеобщему удивлению четко произнес: «Лей, краев не видишь, что ли». Конечно, для нас было привычным услышать из уст гвинейцев наши распространные русские фразы и реплики. Но для новеньких это, конечно, было своеобразным сюрпризом. Помню, ехали мы как-то в Конакри. Одна из женщин восклицает: «Какая плохая дорога»! Водитель тут же не преминул блеснуть познанием в русском. «Дорога х….., мадам», - с открытой улыбкой говорит он, оборачиваясь к женщине. Особенно в этом плане отличались работники гаража во главе со своим главным механиком Ниякоте. По поводу его даже ходила шутка. В том смысле, что Ниякоте не гвинеец, а наш русский механик Никита, приехавший в Гвинею по первому контракту и за долгое, более десятилетнее, пребывание почерневший.

Первый год нашу геологическую службу возглавлял научный сотрудник Воронежского университета кандидат геолого-минералогических наук Сергей Акаемов. Я был с ним знаком до загранки. Мы участвовали  вместе в научных совещаниях и конференциях по бокситовой тематике. В начале 1980-го он выехал в Союз по завершении контракта. На замену ему прибыл Юрий Михайлович Лысов - руководитель геологической службы Ухтинской геологоразведочной экспедиции. По его инициативе жить мы стали в Конакри. Юрий Михайлович обладал прекрасными вокальными данными. Играл на гитаре. Он был на волне получившего в то время развитие самодеятельного творчества. Естественно, он сразу организовал вокально-инструментальный ансамбль. В его состав, кроме меня, вошли бухгалтер, переводчик Саша Шадский и слесарь-сантехник Алексей. Фамилию и имя бухгалтера не помню. Называли его все не иначе как «контабль» (в переводе с французского - бухгалтер). Трудно объяснить, почему нам иногда так нравятся иностранные слова. Наверное, своим звучанием. Женщин в ансамбль привлечь не удалось. Поэтому их роль взяли на себя Саша и Алексей. Репетировали мы упорно. Труды наши увенчались успехом. На концерте в посольстве, посвященном первомайским праздникам, нас вызывали на «бис».

Работу в Конакри начинали в семь утра. С четырнадцати и до семнадцати было время обеда и послеобеденного отдыха. После этого мы собирались своей компанией и шли на берег океана. Прогуливались по набережной у отеля «Де Франс». Особенно нравилось нам наблюдать уходящее на ночлег солнышко. Перед тем как спрятаться, оно зависало над горизонтом и потом резко падало в океан. После заката солнца сразу сгущались сумерки, и мы расходились по домам.

У гвинейских товарищей было узаконено правило. Начинали и заканчивали телефонный разговор они фразой «Пре пур ля революсьон». В переводе с французского это означает «Готов к революции». Одному нашему специалисту очень пришлось по душе это обращение. Его это просто забавляло. Закончилась эта игра тем, что его вызвали в посольство и предупредили. Смысл предупреждения заключался в том, что в следующий раз начинать телефонный разговор этой фразой он будет уже у себя на родине.

Юрий ЗАБИРОВ

(Продолжение следует)