Южно-Енисейская школа гордится своими знаменитыми выпускниками, среди которых немало известных всей стране общественных и политических деятелей. К их числу принадлежит и Василий Васильевич Киселев - известный в Мурманске режиссер, ученик Г. Товстоногова, отдавший областному драматическому театру не один десяток лет. Кстати, и на сайте Севастопольского академического русского драматического театра им. А. В. Луначарского есть запись: «Творческая атмосфера севастопольского театра всегда привлекала талантливых режиссеров. Здесь с большим успехом шли спектакли  народного артиста, заслуженного деятеля искусств РСФСР В. В. Киселева и других».

Кто-то из высокопоставленных политиков высказался в том смысле, что во второй мировой войне победили советские школьные учителя. Кто они, эти учителя предвоенных, военных и первых послевоенных лет?

И конкретно нашей Южно-Енисейской школы. Мне посчастливилось у них  поучиться, так как пошел в школу в 1937 году. Весьма уместно вспомнить о них в преддверии 75-летия  нашей родной школы. Хотя бы о некоторых из них…

Начну с Полины Леопольдовны Прево, преподавателя немецкого (!) языка. Училось у нее не одно поколение южноенисейцев. Личность уникальная! По ее рассказам, она встречалась с самим Чеховым. И внешне – типичный представитель дореволюционной интеллигенции: пышные седые волосы, зачесанные назад в пучок, удлиненное лицо с крупным носом и живые с лукавинкой глаза, неизменные очки на длинном шнурке. Одета либо в длинное суконное платье со стоячим воротником, передней шнуровкой до пояса, либо в подобное же платье, но с кружевным белым воротничком.

Занятие вела в раскованной, вольной форме, начиная урок, едва переступив порог. Могла прийти и с гитарой, спеть под собственный аккомпанемент немецкую песенку «Лореллей». Я даже помню один концерт в клубе, где она (перед занавесом) пела: «Орленок, орленок, взлети выше солнца!». С учениками умышленно разрушала барьер официальности, устанавливая взаимоотношение на «равных», хотя ни у кого не  возникало желания воспользоваться этим. Слишком веяло от нее недосягаемой высотой интеллигентности, духовности.

Грамматика немецкого языка - довольно скучное занятие, и если она замечала зевнувшего ученика, взметнув руками, восклицала: «Леликов, в моей молодости в деревне один так зевнул, что выскочила челюсть! А в ближайшей округе эскулапа не было! Учти, голубчик!».

П. Л. Прево по национальности чешка, появилась в наших таежных краях с семьей дочери, ссыльным зятем, венгром Матэ.

После окончания военно-морского училища в 1952 году, лейтенантом, я побывал на прииске, и мы сфотографировались с ней небольшой группой выпускников 1948 года, по счастливой случайности оказавшихся на прииске в одно и то же время. Вот оно предо мной, это фото…

В тот приезд помню и такой эпизод. Отмечали мы с родственниками нашу встречу, и мне передали, что Полина Леопольдовна приглашает в этот вечер посетить ее. Жила она тогда недалеко от нас, в малюсеньком отдельном домике (родственники уехали в «центр», кажется, в Москву). Было уже темно, но я пошел. Она приветливо встретила меня. В однокомнатном домике (эстетическом по обстановке) – идеальная чистота. По всему было видно было, что  она ждала меня: угостила чаем, много говорила о самом разном, больше о театрах Ленинграда, тема и для меня, театрала, наиболее интересная. Она не скрывала удовлетворения: военное училище не убило во мне тягу к искусству.

Вдруг она услышала какой-то звук, вроде свиста. Я вышел – никого! Окликнул и вижу: из-за заборчика у калитки поднимается отец. Спрятался и посвистывает – меня вызывает, стесняясь зайти. Оказывается, заждался меня и давно сидит у забора, но вот не выдержал, позвал – дома гости тоже заждались. А в глазах нескрываемая родительская гордость – его сына пригласила в гости всеми уважаемая на прииске учительница!

На мое предложение зайти к Полине Леопольдовне в дом испуганно замахал руками. Пришлось проститься с Полиной Леопольдовной - и… навсегда! Похоронена она на общем приисковом кладбище, и навсегда о ней осталась светлая память у многих, многих… Не подвиг ли это?! Ведь могла и уехать с родными из нашей глухомани…

Учился я отлично до того момента, пока не появилась математика. Видимо, моя природа не очень склонна к математическим дисциплинам. На мою беду (и друга Васи Леликова) в 8 классе математику, физику начал преподавать Николай Алексеевич Доброхотов, сосланный, бывший офицер-артиллерист. Общался он с нами командно-безапелляционно. Но иногда любил изысканно-светскую форму обращения: «Кавалер Леликов, танцуй к доске!». Или: «Барышня Старцева, танцуйте к доске!». Все тот же Вася (которому особо тяжко давалась физика), бывало, постоит безответно у доски и застенчиво попросит: «Николай Алексеевич, разрешите станцевать за парту?». Доброхотов, по обычаю задумчиво крутя ус, наблюдая через окно за пространством перед клубом, не поворачиваясь, кратко бросал: «Танцуй, единица!».

Удвоенный страх перед физикой, самим Доброхотовым парализовывал меня. В 9 классе тезке Леликову и мне он поставил годовую «двойку», а это по тем временам, независимо от остальных хороших отметок, означало: оставляет на второй год.

Ну, не «перст» ли судьбы? Если бы не это, то мой дальнейших ход биографии пошел бы совсем по-другому сценарию. Скорее всего, я бы поехал, как и большинство одноклассников, в те же города, те же институты. Но слышал я о нем и такое: в технических институтах Омска, Томска имя Николая Алексеевича было известно, как гарантия прочных знаний учащихся нашей школы.

И вот «нет худа без добра»: при повторном круге девятого класса пришел новый математик, физик Федор Никифорович Матвеев. Полная противоположность Доброхотову. Настоящий, истинный интеллигент. Он и внешне этому соответствовал: в очках, голос тихий, вежливый. Тишина на его уроках была такая же, как и у Доброхотова, но не от страха перед учителем, физикой, а из заинтересованности предметом разговора.

За два года (9-10 кл.) Матвееву удалось в моем отношении (и не только в моем) к математике, физике сделать разворот на 180 градусов. Он раскрепощал мозги, будил воображение, сухой математический материал подавал, как доступное, увлекательное занятие.

Я благополучно (и тот же Вася Леликов) окончил 9, 10 классы, успешно сдал приемные экзамены в Ленинграде в высшее Военно-морское училище им. М. В. Фрунзе, где вышеупомянутые предметы были основными.

В недавней публикации моих воспоминаний «Театра немеркнущий свет» («Ангарский рабочий», 13.08.2010 г.) я обещал обстоятельнее рассказать о своем учителе литературы, «крестнике» в выборе мною гражданской профессии театрального режиссера. Тем более, что еще не утихла недавняя боль утраты замечательного талантливого педагога, неординарной творческой личности, редкой души человека. Речь идет о В. П. Анонене.

Предыстория знакомства с ним была такова…

В начале 10-го класса (не без моего активного участия) мы затеяли серьезную «бузу». Литературу начала преподавать недавно появившаяся в школе учительница, женщина средних лет. Попала в школу, по всей видимости, случайно. Приходила в класс, ложила на стол учебник и, не поднимая глаз, монотонно пересказывала печатный текст. А когда она перед тем, как начать урок о Маяковском, заявила, что поэта вообще-то не любит, но по программе пройти надо – мы взбунтовались.

Инициативная группа класса пошла к директору и заявила: «Нас не устраивает преподаватель, год выпускной, ответственный, просим замены». Убежден, что такого в нашей школе не было ни «до», ни «после». Случай был настолько из ряда вон выходящий, что дирекция решила ликвидировать конфликт без разбирательства, и новая учительница также незаметно исчезла из школы, как и появилась.

И вот, без перерыва в занятиях и предупреждения на уроке литературы появился молодой, двадцатитрехлетний, небольшого роста, легкий, подвижный, изящный педагог со странным именем Веза. Веза Павлович Анонен, из семьи ссыльных финнов.

Обратил на себя мое внимание Веза Павлович  на похоронах, где я присутствовал в составе клубного духового оркестра. Хоронили его молодую жену, внезапно скончавшуюся (насколько помню – отравилась рыбными консервами). Остался малыш, мальчик.

Привычный, несложный ритуал последних минут похорон он неожиданно нарушил тем, что прочитал прощальное слово в стихах собственного сочинения. В школе он начал работать недавно, преподавал в 8 классе литературу (вскоре там высмотрел красавицу-невесту). От него самого (через 30 лет) я узнал: во время войны, после 10 класса, его не взяли в армию (как всех ребят класса) по национальной принадлежности. Оскорбленный недоверием, удалился в тайгу, в геологическую партию. В школе не хватало учителей, за ним послали «гонца» с предложением преподавания любого предмета. Он выбрал литературу.

Веза Павлович, естественно, знал о причине «бунта», понимал, что этих «бузотеров» надо взять чем-то неординарным, желательно сходу. Он так и начал.

Поскольку наша «любовь» с предыдущей учительницей закончилась на «нелюбви» к Маяковскому, то Веза Павлович, представ пред нашими придирчивыми очами, без лишних слов стал сам читать его стихи. Читал он блестяще! Такого и слушать не приходилось. Безусловно, он обладал яркими актерскими данными и редким чувством зрителя. Я это могу подтвердить уже из своего большого творческого опыта.

Дал он нам задание выучить любое понравившееся стихотворение Маяковского. Помню: я выучил «Товарищу Нетте, пароходу и человеку», одноклассница Клава Мурзина, наш главный декламатор, – «Стихи о советском паспорте». Замечательно читала! Мое чтение тоже понравилось.

Но прекрасно читать стихи - еще не все для педагога литературы. Он оказался глубоким, тонким аналитиком творчества, стилистики изучаемого поэта, писателя.

Отвечая как-то на уроке о Чехове, я заявил (как в учебнике) о том, что он «певец серого на сером фоне». Веза Павлович не согласился: «А вы читали рассказы (далее он перечислил их)? Почитайте, потом еще поговорим». Дома я прочитал рекомендованное, вдоволь нахохотавшись. С тех пор Чехов стал моим любимым писателем. Вскоре мы с одноклассником Володей Соколовым самовольно отрепетировали его скетч «Трагик поневоле», я читал с эстрады и его рассказ «Пересолил». К каждому писателю, поэту, уроку Веза Павлович подходил творчески, проявляя богатую фантазию в форме подачи урока. Не имея специального педагогического образования, он был ПЕДАГОГОМ от природы, от БОГА! Позже он, конечно, окончит (заочно) педагогический институт. Получит почетное звание заслуженного учителя РСФСР.

Во внеклассной работе Веза Павлович репетировал с нами сцены из пьес и сам участвовал в спектаклях клуба, вел конферанс на концертах, рассказывал неподражаемо «Ангарские бывальщины» - самим подмеченные и сочиненные байки! На жаргоне ангарских кержаков.

Помнится, при чтении одной пьесы мне понравилась эффектная роль (один мундир чего стоил!) немецкого офицера. Велико было мое огорчение, когда при распределении ролей я был назначен на роль… предателя-старосты! Заметив мое состояние, Веза Павлович объяснил мне: «Роль офицера, к сожалению, выписана неважно, прямолинейно, и играть там нечего. А вот староста – трагическая роль! Сложная роль, и тут надо голову «поломать», а это в творчестве интереснее».

Все верно: Борис Блохин (стройный, высокий парень) надел немецкий френч, и готов – офицер! А куда мне в мои 158 сантиметров. Роль старосты действительно потребовала от меня сложности «вхождения в образ» (что его привело в предатели), огромной эмоциональной отдачи. Одна сцена ползания на коленях со слезами раскаивания, страха перед партизанами чего стоила!

Это был мой первый театрально-профессиональный урок. Репетировать, играть интереснее не то, что эффектно, а то, что сложнее, где есть человеческая судьба.

Наблюдая актерский успех самого Везы Павловича, мечтая уже о театральном институте, я как-то спросил его, почему он не пошел в артисты. Он помолчал немного, потом сказал: «Слишком серьезный вопрос, Вася. Я подумаю, отвечу тебе завтра». При следующей встрече продолжил: «На твой вопрос я отвечу вопросом к тебе: как ты думаешь, кто больше принес людям реальной пользы: актриса, сыгравшая роль учительницы (кинофильм «Сельская учительница»), или сама учительница в деревне?». «Не знаю», - ответил я. «Ну, вот. Пока и я не знаю. Думаю».

Позже для себя он решит этот вопрос, на всю жизнь оставшись в таежной периферии, а я до сих пор думаю над ним и не нахожу ответа…

Шестьдесят с лишним лет мы не прерывали нашу связь, обязательно встречаясь, к сожалению, при редких моих поездках в Южно-Енисейск, Мотыгино. Последняя встреча была летом 2009 года. При прощании я его обнял, поблагодарил за нашу сердечную дружбу, понимая, что прощаемся навсегда. Через полгода его не стало…

Я благодарен судьбе за то, что в начале моей жизни она послала мне такого УЧИТЕЛЯ, повлиявшего на становление моего мировоззрения, выбор профессии. Уверен, в нашем таежном районе таких, ему благодарных, много.

Низко кланяюсь памяти всех учителей, бескорыстно сеявших «разумное, доброе, вечное» в те далекие годы.

Поклон ныне работающим учителям, землякам.

С юбилеем, родная приисковая школа!

Василий КИСЕЛЕВ, 
ученик Южно-Енисейской школы 1937-1948 гг., 
заслуженный деятель искусств РСФСР