Предлагаем вниманию наших читателей продолжение воспоминаний Риммы Сергеевны (Рипсиме Сероповны) Карапетян – Крамер

Один немец сложил нам печь с ходами и плитой, и ничего с нас не взял, видя, в каком мы бедственном положении. За это мы были бесконечно ему благодарны. Нас приняли в колхоз. Муж охотился и рыбачил, а я сидела с доченькой и вязала невода при коптилке.

Лето, очень короткое и не очень теплое, было мучительным из-за комаров и мошки. Сколько мест мы поменяли на севере, но такую уйму кровопийцев нигде не видели. Спать без полога не было никакой возможности. Они проникали во все щели и как будто начинали размножаться в землянке. Заполняли все, гудели и жалили, как пчелы, высасывая из нас последние капли крови. Пришлось распороть единственное одеяло и сделать из него полог. Делали еще дымокур в землянке, сами от него задыхались и выскакивали, но комары как будто ждали и тотчас впивались в тело.

А зимой нас засыпало снегом с верхом, но поскольку дверь открывалась вовнутрь, мы сами откапывались и выходили наружу.

В колхозе нам также было несладко. Картофель, который выдавали, заканчивался до нового года. И, несмотря на все это, молодость брала свое. Летом, в 1946 году, у нас появился сын Левушка.

До его рождения наш брак юридически не был оформлен, но тут муж запротестовал. И мне пришлось поневоле идти регистрироваться. С ужасом я думала о том, что в указе «О переселении немцев» говорилось «навечно», и что дети не получат никакого образования и специальности, станут рыбаками и охотниками и никогда не увидят большой мир, потому что Сибирь – это изоляция от внешнего мира даже сегодня.

Прожив в Селиванихе четыре года, мы переехали на факторию Янов-стан. Мужа назначили председателем колхоза. Но и это не изменило нашего положения. Заработки были ничтожные и, чтобы не умереть с голода, я пошла работать пекарем.

В глаза не видела, как это делается, но голод – не тетка и всему научит. Это было спасением всей нашей семьи, так как семья все прибавлялась.

В 1948 году родилась доченька Виктория, которой не суждено было жить. В 1950 году она скончалась. Я занималась спасением семьи и не могла уделять ей должного внимания, оставляла ее с соседкой, а она, оказывается, была больна туберкулезом.

Ни врачей, ни лекарств, конечно же, не было. И ребенок погиб от туберкулезного менингита. С 1949 года в этой глухомани (Янов-стан находился в заполярье) начали строить железную дорогу (стройка № 503).

Приехало много народу, началось строительство жилья.

С началом строительства материальное состояние колхозников несколько улучшилось, их отпустили на работу в экспедиции.

Только сначала пришлось их откормить, поскольку они еле на ногах стояли. Выдали им спецодежду – благо начальник экспедиции оказался человеком гуманным и справедливым. Но поскольку глухомань оживилась, начальство из Туруханска пожаловало.

Чем-то не понравился мой Витя и, прибегнув к старому методу – подговорить клеветников, решили его арестовать. Моему дорогому бедному мужу пришлось еще и тюрьму повидать. Ко времени, когда моего мужа посадили, экспедиция закончила свою работу, и осталась я без работы и средств.

Родился у нас еще один сын – Витюшка. Но, как говорится, свет не без добрых людей, и знакомые, погрузив меня с детками на моторную лодку, перевезли на второе отделение стройки № 503.

Поселили меня с детьми в один заброшенный сарай, поставили печь-буржуйку, и мы стали там жить.

Раздобыли немного крупы, рыбы, а овощи все были сушеные в брикетах: картошка, капуста, лук, помидоры.

Все это приносил Левушка, он был проворный малый. Пойдет к складу, где работал Витин знакомый, оглянется по сторонам, и если нет никого, то смело заходит в склад. Пока тянулось лето и не ощущалось холода, все было терпимо. Но с наступлением зимы начались наши мучения.

Леса вокруг не было, все было вырублено стройкой. Печь топить было нечем. Недалеко в бараке освободилась одна комната, и мы туда перешли. Комнаты были перегорожены между собой досками, было множество щелей, и вся жизнь этого муравейника была на виду.

Здесь я занялась шитьем, Виолетта пошла в 1 класс, а Левушка бегал из одной квартиры в другую. Витюшка был грудной и уже стоял на кровати, а так как на полу было холодно, я его не опускала.

Так мы дожили до марта. Однажды, отправившись за водой, я увидела мужа, который шел ко мне навстречу. Я бежала и кричала: «Муж мой вернулся!». А в бараке жили почти все освободившиеся заключенные. Все вышли радостные, поздравляли нас, они же поставили на стол закуску и бутылку за встречу…

Так начался новый этап нашей жизни. Это был 1952 год. Муж сразу устроился на работу в лагерный пункт бухгалтером. Он был человеком эрудированным, и куда ни поставь его на работу, везде справится.

Наконец-то наступила пора сносной жизни. Дали нам двухкомнатную квартиру, поставили кровати, Витя привез их из лагерного пункта.

Одеяла были черного цвета, но мы были несказанно рады и этому. Сшила я пододеяльники, кое-какие рубашонки детям, и стали жить и детей растить.

Так я и не смогла устроиться по специальности, подрабатывала шитьем, воспитывала детей с надеждами на лучшую жизнь. Думали – поработаем, подкопим денег и уедем на юг. Но видно мы с мужем родились под несчастливой звездой.

Со смертью Сталина стали сворачивать стройку, и мы поехали в Удерейский район, где нас уже три года ожидала моя дорогая сестра Клара.

Мы выехали в конце августа со скудным скарбом, тремя детьми и шестью тысячами в кармане. Сели на пароход «Фридрих Энгельс» в Ермаково и прибыли в Енисейск.

Три дня ждали следующий пароход, я за все годы ссылки первый раз увидела в клумбах живые цветы! Добрались до пристани Широкий Лог, а оттуда, уже по Ангаре, до Мотыгино.

Здесь нас встречала дорогая моя Кларочка, стараниями которой мы вырвались из круглогодичного холода в более благоприятный климат – в Южно-Енисейск.

Муж мой устроился на работу в геологоразведочную партию техником-топографом. Позже он окончил топографический техникум, впоследствии стал начальником топографической партии. Наконец-то и я устроилась по своей специальности в аптеку, где после отъезда Нины Оттовны Кринке освободилось место, и так как управляющей аптекой была моя Кларочка, то и устроиться не было великого труда.

Тринадцать лет! Все лучшие годы молодости были перечеркнуты проклятой войной.

Наши дети пошли в школу, мы с моим Виктором Карловичем – на работу. Жизнь потекла в спокойном русле.