стали музейными экспонатами

Время идет, и возникают новые формы общения. Особенно это стало заметно с появлением компьютеров, мобильных телефонов.

СМС-сообщения далеки от литературного языка и, увы, беднеет наша речь. Уходят из нее слова, бывшие еще несколько десятков лет назад в повседневном обиходе.

Я ностальгически вспоминаю прелесть их звучания. Уже в прошлом и характерный говор ангарских старожилов.

В конце 60-х годов в Красноярске, будучи студентом, я присел на скамеечку к старику лет 80-ти, из соседнего подъезда. Несмотря на свой возраст, он был высок ростом и крепок телосложением. Разговорились. К нашему общему удивлению, мы оказались земляками – из Мотыгинского района.

В свое время он проживал в Денисово, сгоревшей впоследствии деревне. Звали его Романов Александр Алексеевич. Много интересного рассказал он о прежней жизни, и как я жалею, что не записывал за ним.

Разговаривая  вполне по-современному, мой собеседник произнес фразу, по его выражению, «по-чалдонски». Пойдя с товарищами заготавливать кедровый орех, он увидел свежий медвежий след, и, чтобы предупредить «свяшшиков», крикнул им: «Гли-ка-те, гли-ка-те, туто-ка шишкарь ходиу!».

«У» в конце последнего слова – это не опечатка, ангарцы так и говорили, буква «л»  в окончании больше звучала как «у».

Часто можно было слышать, например, такую фразу: «Ты, паря, вчерась-ту грибы у поскотины набрау или дале где?».

Связчиком (звучало «свяшшиком») называли товарища, с которым шли вместе на охоту, ехали на рыбалку, занимались каким-либо промыслом. Молодежь сейчас, наверняка, не знает, что такое «поскотина» - это забор, которым огораживали поля или деревню, чтобы сохранить посевы от потравы скотом (вот написал «от потравы» и подумал, что надо объяснить, это означает – от поедания).

Кстати, по народной этимологии, чалдонами называли выходцев с Чала и Дона. Но, по утверждению Енисейского энциклопедического словаря, это не соответствует действительности, так как чалдоны в массе – выходцы с севера европейской России.

Я помню то время, когда в деревнях некоторые хозяйственные постройки, а то и старые дома были крыты дранкой. Дранка – это доски, только не пиленые, а «драные» (колотые) из бревна с помощью специального инструмента, внешне похожего на крепкую косу.

У многих домов, да и учреждений была сделана коновязь. Около учреждений это два вкопанных столбика с перекладиной, около домов – прибитое к столбу ворот кольцо. Ведь если лошадь (а она была основным транспортом) привязать, например, к забору, то в ожидании своего хозяина она его испортит – погрызет. Еще даже в 70-х годах, когда я начал работать в подсобном хозяйстве «Решающий» инженером по сельхозмашинам, за мной для разъездов был закреплен конь по кличке Орлик, имевший горячий нрав, и о котором у меня остались самые теплые воспоминания.

Сейчас сено убирают с полей, применяя все чаще различные прессы, и рулоны хорошо укладываются в кузов, но иногда можно видеть на машине (раньше на конных санях или телеге) воз, и тут уже не обойтись без бастрика.

Бастрик – это ствол дерева, чаще всего березы, которым сверху, с помощью веревок, прижимают сено, иначе воз просто развалится. Мальчишкой я помню, как по Партизанской улице зимой шли в сторону совхоза длинные обозы с сеном, лошади и возчики – в куржаках инея.

Когда весной днем начинало пригревать солнышко, появлялась такая проблема, как проступь. Дело в том, что конные дороги зимой не чистились, просто натаптывались, и днем, с наступлением тепла, они становились мягкими, и лошадь начинала глубоко проваливаться. Съездить по делам можно было только утром по приморозку.

Во время случавшихся затяжных летних дождей-сеногноев можно было услышать, как кто-нибудь вздохнет и с сожалением скажет: «Морошно».

На реке сейчас не встретишь неторопких деревянных лодок местной постройки. По воде с ревом проносятся дюраль и пластик различной конфигурации. В ангарских деревнях делали шитики -  лодки, «сшитые» из еловых досок, долбленки – выдолбленные из цельного ствола осины, который затем «разворачивался» над костром. Сделать это мог сделать только хороший мастер. Были и маленькие деревянные лодочки, сделанные одним их этих способов – стружки на одного или двух человек, гребли с помощью двухлопастного весла.

Охотники брали с собой в тайгу только проверенных собак, а от которых толку в лесу не было, избавлялись, говорили: «У них тяму нет».

Охотничьи участки назывались ухожьями.

Широкие деревянные лыжи – голицами. Подбивались лыжи камасом – шкурами с ног лося, оленя или коня. Для бесшумного скрадывания зверя по насту на лыжи надевали чехлы, сшитые из мягкого меха, например, собачьего. Назывались они манокшами. Сейчас весенняя охота по насту запрещена.

Как-то, будучи в Красноярске, я зашел в спортивный магазин, чтобы купить к своим лыжам юксы. Спросил у девушки-продавщицы, вызвав у нее полное недоумение, что это такое. Наконец, после объяснений, она продала мне их. Вы ни за что не догадаетесь, как сейчас называются юксы. «Ремень носковый» - прочитал я на этикетке. И кому не понравилось прежнее название, которым пользовались, наверное, сотни лет?

Уходят в небытие и названия самых прозаичных вещей. Однажды, собираясь в лес, я стал надевать сапоги с портянками. «Деда, а ты зачем на ноги тряпки наматываешь?» - спросил меня мой городской 15-летний внучок.

В этой статье я упомянул только несколько слов, бывших в употреблении совсем недавно.

В нашей районной библиотеке есть словарь Г.В. Афанасьевой-Медведевой, называется он «Словарь говоров русских старожилов Байкальской Сибири». Есть в нем слова, выражения и даже фотографии старожилов Нижнего Приангарья, в том числе из нашего района. Меня поражает огромный труд создателей 20-томного словаря. К сожалению, в библиотеке имеются только три тома.

Многие слова, как вещи и как люди, уходят из жизни, появляются новые, в большей части нам, старшему поколению, непонятные. И когда вдруг услышишь или прочитаешь полузабытое старое слово, на душе становится теплее.

Виктор АНОНЕН